Театр равных возможностей

На сцене БДТ им. Г.А.Товстоногова показали спектакль Интегрированного театра-студии «Круг II» «Отдаленная близость»: в нем заняты четыре актерские пары, в каждой из которых один из актеров имеет проблемы ментального или психического здоровья. Тексты, которые звучат со сцены, также написаны людьми с особенностями развития. Этот очень популярный в Европе тип театра в России только начинает развиваться. Его сторонники и подвижники обсудили в Петербурге его специфику и проблемы.

«Мы занимаемся вопросами счастья»

Интеграционный театр, то есть театр, в котором вместе играют профессиональные актеры и инвалиды — это явление искусства или, положа руку на сердце, «проявление толерантности»? И какие критерии определяют: это — искусство, а вон то — социальный проект. Это — театр, а вон то —арт-терапия. На эти вопросы искали ответ в книжном магазине «Порядок слов» — партнере Центра поддержки взрослых людей с аутизмом «Антон тут рядом».

Московскому режиссеру Андрею Афонину вроде бы и не надо уже никому доказывать, что его Интегрированная театр-студия «Круг II» – не просто «социалка». Спектакль «Отдаленная близость» получил высшую театральную премию страны «Золотая маска». Афонин занимается «особым театром» уже 18 лет, «Отдаленную близость» создавал вместе с немецким режиссером и руководителем берлинского интегративного театра «Тиква» Гердом Хартманном и при финансовой поддержке Гете-института.

Сцена из спектакля "Отдаленная близость", режиссеры Герд Хартманн (Германия) и Андрей Афонин (Россия) 

Фото: Иван Водопьянов

- Мы играем этот спектакль уже в течение двух лет, – рассказывает Андрей Афонин. – Работаем над очень тонкими и точными профессиональными актерскими задачами.

- Для меня такой театр тоже никогда не был социальным проектом, – продолжает Герд Хартманн. Он 25 лет работает в «особом» театре» – с тех пор как впервые увидел постановку, в которой участвовали и обычные актеры и актеры с ограниченными возможностями. У театра «Тиква» постоянный коллектив, 43 актера, 12 постановок в год, 80 показов.

- Говорить об ограниченных возможностях – это скучно. Ограничиваться историями о людях с ограниченными возможностями – это неинтересно, – считает Хартманн. – Мы с разным материалом работаем, в совершенно разных плоскостях – от полудокументальных постановок про эвтаназию инвалидов в Третьем Рейхе – до Шекспира. Отличие нашего театра лишь в том, что за счет взаимодействия профессиональных актеров с особенными результат совершенно отличен от того, что могло бы получиться в «обычном» театре.

Худрук и режиссёр нижегородского театра «Пиано» для глухих детей Владимир Чикишев согласен: это физические возможности ограничены, а не возможности театра.

- Эти дети не слышат — музыки, шума моря и т. д. Но глаз у них очень наметанный, они все замечают. Вопрос – как эти впечатления от жизни выразить на сцене, в какой форме? А это уже технология. Когда Дед Мороз приходит к детям, он просит рассказать стишок. Я никогда не слышал, чтобы Дед Мороз просил сочинить стишок. На самом деле у таких детей огромное желание сочинить. Приврать. Что-нибудь такое сотворить. Дайте им язык — они это сделают.

Владимир Чикишев не только худрук – он директор интерната для глухих детей. И занимается не созданием театра и не соцпроектом. «Все просто, куда проще – мы занимаемся вопросами счастья. Эти дети живут в интернате шесть дней в неделю. Это чудовищная несправедливость, что в полуторамиллионном городе есть интернат. У нас заманчивая идея: чтобы интернат исчез как понятие, а появилось другое пространство, привлекательное, чтобы жители города стремились туда попасть. Чтобы им хотелось встретиться с этими детьми.

- Мы часто находимся в плену наших эстетических концепций, – говорит Андрей Афонин.- Причем они глубоко бессознательны. Они сформированы в детстве, и мы руководствуемся ими, решая, что красиво или некрасиво, что искусство или не искусство. А когда работаешь с особенным актером, очень важно увидеть что-то новое. И очень трудно увидеть это новое, потому что ты находишься в старых клише, и переступить через себя и увидеть новое – это работа, которую должен делать режиссер.

Сцена из спектакля "Отдаленная близость", режиссеры Герд Хартманн (Германия) и Андрей Афонин (Россия) 

Фото: Иван Водопьянов

В постановке «Отдаленная близость» Андрей Афонин использовал фрагменты из дневника человека с синдромом Дауна – притом что сначала понятия не имел, что делать с этим массивом перечислений: пошел дождь, у нас выросли красные помидоры, дядя Коля не приехал косить мокрую траву, моя мама нежным взглядом посмотрела на моего братана… Пока не осенило: это похоже на киносценарий. Человек перечислял яркие эмоциональные образы. И стало понятно, что делать с текстом.

Петербург: Эрмитаж есть, а социума нет

В БДТ некоторое время назад, не оповещая общественность, создали интеграционную студию. Профессиональные актеры работают с подопечными Центра «Антон тут рядом». 
Напомним, что БДТ – вообще-то АБДТ, академический. И вдруг такое неакадемичное явление. Впрочем, Борис Павлович, куратор социальных и просветительских проектов БДТ, считает студию не более «особой» историей, чем, к примеру, спектакль-экскурсия для детей «Театр изнутри» в БДТ режиссера Яны Туминой. Пустить посторонних (тем более детей) за кулисы – табу для академических театров, потому что это святыня. «А Яна из этого сделала спектакль, который прекрасно живет, его обожают и дети и артисты».

Борис Павлович ссылается на идею худрука БДТ Андрея Могучего о том, что театр должен разговаривать с городом:

- А это значит – разговаривать со всеми. Буквально со всеми. Есть в театре понятие «целевая аудитория»: такой-то спектакль мы делаем, имея в виду, что придут такие-то зрители. Но это может неожиданно оказаться интересно совсем другим людям. Когда мы говорим «социальный», мы почему-то имеем в виду какой-то формат помощи кого-то кому-то. Отчего все время неловкость возникает. Но, как говорит Могучий, «театр всегда социален». Он работает с социумом. Мне даже кажется, что театр этот социум формирует.

Сцена из спектакля "Отдаленная близость", режиссеры Герд Хартманн (Германия) и Андрей Афонин (Россия) 

Фото: Иван Водопьянов

Павлович семь лет руководил театром в Кирове и, как говорит, занимался именно тем, что «формировал социум». «Когда я приехал в Петербург, у меня тоже не было ощущения, что я приехал в какой-то социум. Эрмитаж – есть, вижу, а социума – нет».

Когда к Борису Павловичу обратились из центра «Антон тут рядом», предложили сотрудничать, он, по его словам, расценил это как приглашение к формированию социума.

Публика боится, что будут давить на жалость

Интеграционный театр как маркетинговый ход? Почему бы нет. Но вряд ли в России, заявили участники «круглого стола».

В Германии, говорит Герд Хартманн, 25 лет назад определенный градус новизны в таком театре, конечно, публику привлекал, все говорили: «вау, как интересно, надо посмотреть».

- Но в какой-то момент это стало уже обыденным явлением. Наш театр добился признания, мы получаем субсидию от государства, как другие театры, пресса пишет о наших постановках, как и о постановках других театров, и даже осмеливается иногда ругать наши спектакли.

У немецкой публики считается comme il faut сделать что-то социально значимое – в том числе, явиться на «особый» спектакль и поддержать театр. Но все-таки – до известных пределов. Заманить широкую публику в свой театр можно только интересным театральным событием, говорит Хартманн.

- Я знаю, что есть огромное количество людей, которые могли бы придти на наш спектакль и он мог бы им понравиться, – уверен Андрей Афонин. Но это «огромное число» – только в потенциале. Потому что есть нестыковка: тот, кого спектакль впечатлил бы, вообще в театр не ходит; либо не знает, что есть «особый» театр; либо просто боится.

«Отдаленная близость» – уникальный случай: два года был в афише московского Центра драматургии и режиссуры. С трудом добивались своей цели, а именно – собрать полный зал, причем не за счет родственников-друзей.

По словам Афоина, публика боится «театра с инвалидами». Например, боится того, что будут давить на жалость. И эти страхи закрывают театр от зрителя. Афонин считает, что порог чувствительности нашего зрителя стал бы адекватным, если бы подобных театров было много, чтобы «попривыкли». Но как это сделать – вопрос. Иногда чисто «технический»: пытались подать заявку на участие в Вампиловском фестивале в Иркутске, но оргкомитет развел руками: «Извините, у нас для профессиональных театров» (повторим, у театра-студии «Круг-II» – высшая профессиональная премия, но в данном случае речь об официальном статусе).

Спектакль "Отдаленная близость" стал лауреатом прошлогодней "Золотой маски", победив в номинации "Эксперимент" 

Фото: Иван Водопьянов

- Искусство априори – территория, где нужно нарушать правила, тогда это интересно. Но в российском театральном контексте очень сложно с нарушением правил, – считает Борис Павлович. Он уверен, что эта боязнь эксперимента у нашего человека (в отличие от какого-нибудь скандинава, допустим) – из-за отсутствия ощущения личной безопасности. Если чувствуешь себя в безопасности, то с любопытством экспериментируешь сам и другим не запрещаешь.

А интеграционный театр – конечно, нарушение договоренностей и границ.

Новый спектакль студии «Круг-II» «Кристофер и Отец» по версии журнала «Афиша» вошел в топ-10 лучших премьер года – а публику все равно будут набирать с трудом. Дирекция театра по собственной инициативе поставила цены на билеты в 100 рублей, но даже родители детей с инвалидностью спрашивали: «а бесплатно нельзя?» Вдумайтесь: людям жаль было отдать 100 рублей в поддержку театра, который на самом деле дает перспективу их же детям. «Сообщество инвалидное, особенно родители детей-инвалидов, очень инертны», – резюмирует Афонин.

Принять себя

- Одна безусловная дополнительная возможность есть у ребят с особенностями, – считает композитор Алексей Плюснин. – Отсутствие маски. Когда мы с вами общаемся, даже если мы очень близки, мы все равно «претендерс», притворщики. У них этого нет. Даже когда они играют (а они играют, хитрят) – они в этой игре необычайно аутентичны. А в театре как раз присутствует это важнейшее качество — сымитировать аутентичность.

Ключевое тут – особые актеры все равно играют. Работают.

- Я бы предостерег делать всю ставку на естественность таких актеров. Будто это такие простые люди, которые делают все очень просто и из этой простоты рождается искусство – это не так, – говорит Герд Харманн. – Да, у них есть способность сохранять аутентичность, но все равно понадобится образование, обучение.

Сцена из спектакля "Отдаленная близость", режиссеры Герд Хартманн (Германия) и Андрей Афонин (Россия) 

Фото: Иван Водопьянов

- У нас есть актер с искривлением позвоночника, – рассказывает Андрей Афонин. – Мы с ним давно работаем, и я всегда в нем видел очень интересного актера именно пластического театра. Как он двигается, не может двигаться никто. Но социум сформировал у него ощущение, что он ненормальный, некрасивый. Он боялся выходить на сцену, даже когда все говорили ему: «ты прекрасен!» Его родной отец говорил: «Да куда ты лезешь с горбом на сцену?!» Он долго думал об этом, уходил из студии… Собирался делать операцию. А потом в какой-то момент пришел ко мне и сказал: «А вот актер Савелий Крамаров, когда сделал операцию, исправил косоглазие — он ведь что-то потерял». И я понял, что он принял себя… Вот, в прошлом году женился… Он много занимается и чувствует в этом свое предназначение. И его это искривленное тело сейчас уже не выглядит искривленным, оно выглядит особенным и чрезвычайно пластичным.

Напоследок опытный Харманн предупредил создателей интеграционной студии при БДТ: вы только в начале пути, при этом поездка – с континента на континент. То есть, очень-очень долгая.

Анастасия Долгошева, специально для «Фонтанки.ру»