Журнал «ЁжикЁжик». Апрель 2014
Мало кто в нашем обществе отдает себе отчет в том, сколько людей с отклонениями в развитии находится в заточении собственного мира, потому что их родители боятся осуждающей реакции общества на поведение их детей. А ведь природа наделяет таких людей удивительными талантами. Вырастая, эти уже далеко не дети продолжают оставаться детьми, хотя в цивилизованном мире многие из них живут вполне самостоятельно, могут образовывать коммьюнити и даже семьи.
Мы пообщались с режиссером спектакля-номинанта на «Золотую Маску 2014» «Отдаленная близость», Андреем Афониным, руководителем интегрированного театра-студии «Круг II» о том, на что способны актеры «особого» театра с различными отклонениями от принятых в обществе норм психического здоровья и о том, как таким творческим людям живется в нашем обществе.
Расскажите, пожалуйста, о студии «Круг II». Для кого она создавалась? Есть ли там участники только с особенностями развития или она объединяет и обычных актеров? Кто работает с ними?
Студия называется интегрированный театр-студия «Круг II». К нам ходят очень разные ребята, есть среди них с разными диагнозами, хотя мы не любим это слово. Мы предпочитаем называть их людьми «с особенностями в развитии», и мы стараемся их учитывать, ведь в театре они становятся материалом для творческой работы и иногда оказываются именно козырным тузом, открывающим какие-то истины обычным людям.
Какова структура студии?
В настоящее время в студии работают три подгруппы. Есть 11 взрослых ребят от 25-ти до 40 лет. Они составляют своего рода творческий костяк и для них наша студия — это основной вид деятельности. Они и участвуют во многих творческих театральных проектах.
Есть группа подростков и молодых людей без особенностей, которые приходят, потому что им интересно заниматься творчеством. В силу того, что они являются школьниками или студентами, они участвуют лишь в некоторых наших проектах, например, в театрализованном концерте «За звуком», в котором как раз работают обе подгруппы.
И есть многочисленная группа тех, кто пришел к нам недавно. Они пока занимаются тренингами, учатся общаться, быть внутри творческого коллектива. Среди этой группы есть примерно десять человек с разными видами расстройства аутистического спектра. «Коллектив людей с аутизмом» звучит достаточно странно, но на самом деле, они очень хорошо друг с другом общаются, чувствуют друг друга.
Пересекаются на каких-то совместных тренингах, но у них нет творческой задачи. У них задача развивающая, социальная. Они учатся играть в игры: обычные, народные, спортивные. А творческая задача появится позже, когда они смогут отвечать за себя, за свои действия в коллективе. На это может уйти много времени.
Сколько времени существует студия «Круг»?
Мы работаем около 17 лет. У нас сложился определенный стиль работы, определенные традиции и понимание того, как достигать развивающих, коррекционных и творческих эффектов в таком «особенном» коллективе. Среди наших достижений есть несколько проектов, которые стали признанными специалистами и профессионалами в области театра. Например, наш спектакль «Отдаленная близость», который в этом году номинирован на национальную премию «Золотая Маска».
С какого возраста и как можно к вам попасть детям или подросткам?
Поскольку студия ориентирована на серьезную театральную деятельность, то детям младше 12-13-ти лет это не очень интересно, потому что они приходят и сразу начинают ползать, прыгать, скакать или играть на шумовых инструментах. Для целенаправленной творческой работы нужна мотивация для ответственной, взрослой деятельности. Нам нужно, чтобы человек сначала созрел, и у него сформировалось свое собственное желание. Но все это крайне индивидуально, хотя мы и стараемся придерживаться общих правил.
Как строится совместная работа с людьми с различными отклонениями в развитии и психике? Для этого существуют специальные методики?
Естественно, у нас есть многолетняя программа. Она написана и утверждена в нашем учебном заведении — центре детского творчества «Строгино». Здесь есть несколько аспектов. Во-первых, человек с особенностями, который к нам попадает, должен хотеть быть в этом процессе. Поскольку театр — это игра, а игра — абсолютно свободная деятельность, поэтому заставить заниматься в студии никого невозможно, нужно четкое желание. А это уже определенный уровень развития. Хотя он в каждом конкретном случае индивидуален.
Недавно к нам привели 14-летнего аутичного мальчика с полевым поведением, но говорящего, который бесконечно куда-то бегает, приходит и уходит, все трогает. С ним произошел за несколько занятий в студии неимоверный скачок вперед. Мы выяснили, что последние несколько лет он просто ни с кем не общался, его закрыли в 4 стенах, несмотря на то, что потенциально он очень способный с интеллектуальной и с социальной точки зрения. Он мог быть совершенно иным, если бы у него была возможность общаться.
Мы сначала поставили ему задачу, чтобы он научился присутствовать в этом пространстве и принимать общие правила поведения. С каждым разом ему удавалось выдержать все больше времени на занятии, начиная с каких-то 10 минут. С пятого раза он уже стал оставаться на все занятие, раз в неделю, но на все 2,5-3 часа.
Это абсолютно не так. У людей с подобными диагнозами всегда есть возможность роста, развития. В данном случае мы говорим об определенном творческом коллективе, в котором это очень наглядно. 2 апреля — день помощи людям с аутизмом. Наш коллектив выступает на форуме родителей и детей с аутизмом. Мы хотим показать динамику нашей работы, что делают ребята, недавно пришедшие и те, которые уже многие годы занимаются, и чего они достигают. Никогда не ясен итоговый результат, когда к нам приходит такой человек, и я сам не знаю, что будет дальше. Но мы пробуем и смотрим динамику.
Человек — существо социальное по природе. Поскольку у людей с аутизмом есть осложненные ситуации и часто отсутствуют связи с другими людьми, поэтому они оказываются «выключенными» из социальных связей, но это не значит, что они не хотят и не могут их иметь. Необходимо помочь им эти социальные связи выстроить.
Очень важно, чтобы родители подобных детей были способны слышать нас и менять свое отношение к детям, иначе мы ничего не сможем сделать. Мы очень быстро начинаем воздействовать на подростка, начинаем его менять, а это значит, что у него появляются новые возможности, а значит и новые потребности. Эти потребности необходимо реализовывать. Соответственно, родитель должен очень быстро также начать меняться, чтобы вовремя реагировать на изменения в его ребенке. Если это получается, выходит диалог — и у нас получается хороший результат.
Нашей генеральной задачей является то, чтобы человек становился активным, продуктивным и ответственным за свою деятельность, приносящую пользу другим. Я все время повторяю эту формулу, которая для меня стала очевидной, что инвалид — это не тот человек, который чего-то не умеет, а тот, кто никому не нужен. Поэтому если человек становится востребованным, то он переходит из разряда инвалида в разряд важных членов общества.
Мы к этому идем. Пока нам кажется, что мы достигаем тех результатов и задач, которые мы ставим. Когда я 4 года назад говорил о том, что мы будем с ребятами играть на профессиональной сцене, в это мало кто верил. Мы уже 1,5 года играем в репертуаре государственного театра в спектакле «Отдаленная близость». Те ребята, которые входят в костяк, как я уже сказал, труппа, в основном уже очень опытные, игравшие на разных театральных площадках, в разных проектах, в том числе международных. У них есть даже сложнейший опыт импровизации на сцене совместно с музыкантами и актерами других стран. Они освоили разные жанры: пластические спектакли с элементами драматического театра, уличный театр (спектакль «Бездомный дом», который студия «Круг 2» показала на фестивале «Яркие люди» в 2013 г.), музыкальные эксперименты.
Но все упирается в то, что наши ребята официально не имеют театрального образования, диплома. Несмотря на то, что мы этим фактически занимаемся уже многие годы, используя методики и техники, которые преподают в театральных вузах. Пока, к сожалению, у нас в стране нет форм государственной поддержки, которые бы позволили это делать на определенном профессиональном уровне, и которые были бы признаны.
Сейчас мы пытаемся сделать проект с учреждением культуры, которое, к сожалению, не готово включать в бюджет зарплаты актерам без официального диплома. Но таких дипломов государство не может им сегодня дать.
Делаются ли какие-то шаги со стороны государства в эту сторону?
Есть государственный специализированный институт искусств, который готовит актеров, музыкантов, художников с особенностями развития, но там не могут учиться ребята с ментальной инвалидностью и проблемами психического развития. Я предлагаел им разработать экспериментальный курс на базе нашей студии, чтобы они получили диплом, но они ссылаются на проблему с общим образованием, которая неизбежна.
Это все настолько условно и решаемо, было бы желание. Мы работаем над развитием наших старших ребят, потому что мы их заставляем писать сочинения, работать со своей речью, работать со своим сознанием, и они развиваются. Раньше был такой термин «необучаемый», но мы настаиваем на собственном опыте, что каждый человек обучаем. Вопрос только в подходе и желании.
У нас есть человек с синдромом Дауна, есть слабослышащий и умственно отсталый актер, есть ребята с расстройствами аутистического спектра, с проблемами опорно-двигательного аппарата. Все они так или иначе снижены в интеллектуальном развитии. Но при этом, когда они составляют единый коллектив, они очень хорошо начинают друг друга развивать и воспитывать. Они поддерживают друг друга, и если кто-то из них выходит за рамки, то решают эту проблему сами, не вовлекая нас. Один из ключевых моментов работы с такими группами — это делегирование ответственности. Если мы делегируем ответственность, то мы человека поддерживаем и сразу его приподнимаем в его собственных глазах и в глазах всего сообщества.
Это как с детьми происходит. А что с социумом в этом вопросе?
Если родители не знают, что делать с такими детьми, прячут их от общества и не понимают, как их развивать то социум никак не поможет. Это должен быть взаимонаправленный процесс. Родители должны готовить своих детей к жизни в социуме, а социум должен постепенно трансформироваться и организовывать определенные формы и содержание деятельности для таких людей. Это две взаимосвязанные проблемы. В последнее время у нас возникает много развивающих центров для особых детей, программы инклюзивного образования. Но когда эти дети вырастают, они уходят в никуда. В Москве есть 2 колледжа, которые готовят на профессиональной основе мастеров керамики, столярного дела, а рабочих мест нет. И эти же ребята, по окончанию колледжа вынуждены в нем и оставаться, кто может остаться, а кто не может, уходит в безвоздушное пространство. Нет рабочих мест, поддерживания трудоустройства или хотя бы мест дневной занятости. Есть некоторые организации, но в масштабах Москвы их очень мало, должно быть системное решение этих вопросов.
Еще один очень важный аспект — отсутствие мест с сопровождаемым проживанием для таких людей. Без этой возможности взрослый человек с ментальной инвалидностью так и не становится взрослым. Эта тема сейчас поднимается в ряде общественных организаций, но пока на уровне государства нет даже понимания того, насколько эта проблема велика и какие пути ее решения, несмотря на то, что на западе давно существуют определенные формы и образцы того, как это делается.
В настоящее время существует образцово-показательный город в России — Псков, — в котором выстроена вся система поддержки лиц с ментальной инвалидностью, начиная от рождения. Это детский сад и специальная школа, «Центр лечебной педагогики».
Как в Москве?
Нет, в Пскове это совсем другое учреждение, подвластное департаменту образования. После этой школы люди попадают в мастерские, которые находятся в ведомстве департамента соцзащиты. Это огромные мастерские, где работают ребята с ментальной инвалидностью. В прошлом году при центре были открыты 2 первых квартиры, где впервые в России люди с психическими диагнозами стали жить самостоятельно с сопровождением специалистов, но отдельно в подобии общежития.
Почему именно Псков? В чем секрет?
Единственный секрет в этом проекте в том, что в 90-е годы туда пришли крупные немецкие партнеры, которые все построили за свои деньги, и после этого государство приняло эстафету и поддерживает эти учреждения. Естественно, без личностного центра притяжения в администрации города которого зовут Андрей Царев, ничего бы не развивалось.
Я начал заниматься социальной творческой реабилитацией в 1989 году. В то время не было ничего. В том числе, и самих инвалидов, как говорили в Советском Союзе. Мы ходили по домам и приглашали в наши первые группы людей, уговаривая их выйти из дома, потому что они боялись. Если сравнить с 1989 годом, за эти 25 лет произошло очень многое, и общество изменилось, и государство совершенно по-другому смотрит на эти проблемы и прислушивается к ним.
Но наше общество не будет просто так толерантным по мановению чьей-то руки. Нужно показать и рассказать людям о том, что люди с ментальной инвалидностью — активные, продуктивные, ответственные и то, что они делают, это красиво. Поэтому в 2000 году мы организовали Всероссийский фестиваль «особых» театров «Протеатр», в котором я являлся членом оргкомитета до 2012 г. До того, как мы организовали первый фестиваль, никто вообще не знал в нашей стране, что существует такое огромное количество людей, которые занимаются театром с людьми с особенностями. Мы обозначили этот феномен как феномен «особый театр». Почему театр? Потому что театр — это нечто яркое и публичное, где мы выходим на сцену, и зрители могут видеть наших актеров, их возможности и их таланты. Здесь есть несколько моментов.
У нас в стране не учат такой профессии, как режиссер особого театра, даже несмотря на то, что сравнительно недавно при МППГУ открыт курс дополнительного образования для специалистов социокультурной реабилитации, где частично обучают режиссуре. Но пока уровень театральной продукции находится на уровне кружков художественной самодеятельности, он не конкурентоспособен и не будет признан обществом. Тем более, что к театру в нашем обществе — особое, кастовое, закрытое отношение. Эта ситуация уже немножко меняется, но она должна меняться с двух сторон. С одной стороны, люди театра должны начать признавать, что возможны другие формы и жанры, которые не вписываются в старые каноны, но живут и развиваются и влияют на общество. С другой стороны, наш театр людей с особенностями должен выйти на другой уровень продукции, чтобы эта продукция была доступна для всех и была бы интересна и приносила бы удовольствие зрителю.
В нашей студии мы такие задачи себе ставим и поэтому добиваемся определенных результатов. В прошлом году, когда мы на улице на фестивале «Яркие люди» играли спектакль «Бездомный дом», семьи с детьми, проходя мимо, останавливались и смотрели наше представление, и ни у кого не возникал вопрос, что играет человек с горбом или человек с синдромом Дауна. Это некий бессознательный месседж, который мы несли.
Наш спектакль «Отдаленная близость» попал в номинацию «Эксперимент» премии «Золотая Маска» в этом году. У него очень интересная судьба. Он был инициирован институтом им. Гете в перекрестный год культуры Германии и России. Это был заказ, который поступил конкретно мне и моему другу Герду Хартману из аналогичного немецкого театра. Задачей было сделать спектакль с нашими актерами для профессиональной московской сцены. Гете-институт профинансировал эту постановку, что очень важно. Мы нашли театр — «Центр драматургии и режиссуры», — который нас принял и предоставил свою площадку. Мы играли в течении всего года. Из 14 спектаклей 12 были аншлаговыми.
Зрители, которые приходят к нам, подвергаются ни с чем не сравнимому художественному воздействию, о чем они сами говорят на обсуждении после спектакля. Но все равно предубеждения существуют у многих профессиональных критиков и театральных режиссеров. Наша номинация на «Золотую Маску» очень важна для всего движения особых театров России, потому что это прецедент. Даже если мы ее не получим, мы уже доказали, что можно достигать уровня при определенных условиях и эти условия нужно создавать. Это говорит уже о том, что есть куда идти и к чему стремиться.